Герои Советского Союза. Звания Героя Советского Союза удостоено свыше двухсот белгородцев. Первым среди них (в 1936 г.) был уроженец Ивни П. П. Десницкий; стрелок-радист бомбардировщика отважно сра­жался в составе интернациональных войск в небе рес­публиканской Испании. За доблесть и мужество, прояв­ленные в боях с японскими захватчиками на реке Халхин-Гол в 1939 г., почетного звания удостоился белгородец В. Р. Филатов. Через год во время советско-финлянд­ской войны еще шесть земляков стали Героями Советс­кого Союза. Среди них — командир подводной лодки А. М. Коняев.

Герои Социалистического Труда. Звание Героя Соци­алистического Труда присвоено (на 1 июля 1986 г.) 88 белгородцам. Председатель ордена Трудового Крас­ного Знамени колхоза имени Фрунзе Белгородского района В. Я. Горин — дважды Герой Социалистиче­ского Труда.
Первыми это высокое звание получили в 1948 г. 18 мастеров высоких урожаев. Среди них — звеньевая колхоза «Красный пахарь» Скороднянского района А. П. Крылова, получившая по 31,3 ц ржи с гектара на площади 10 га, звеньевая колхоза «Новый мир» Старооскольского района П. В. Мартынова (по 32,9 ц пшени­цы с площади 9 га), звеньевые совхоза «Дмитротара-новский» Белгородского района О. Н. Бутырина, А. К. и О. Т. Плужниковы, трактористка алексеевского колхоза «Верный путь» Е. С. Сероштан и другие.
В 1958 г. звание Героя Социалистического Труда присвоено 13 передовикам сельского хозяйства, а также машинисту локомотивного депо Белгород Ю. М. Буняеву и машинисту вращающейся печи Белгородского це­ментного завода М. В. Захарьящеву.

Гессен Арнольд Ильич — журналист, писатель. Ро­дился 4 (16) апреля 1878 г. в Короче в семье пере­плетчика. Окончил местную гимназию, а затем юриди­ческий факультет и естественное отделение физико-ма­тематического факультета Петербургского университета. Одновременно с учебой в университете работал в газе­те сначала корректором, затем репортером. В дни Фев­ральской революции был одним из редакторов газеты «Известия революционной недели».

Горин Василий Яковлевич — председатель ордена Трудового Красного Знамени колхоза им, Фрунзе Белго­родского района, дважды Герой Социалистического Труда. Родился 9 января 1922 г. в с. Бессоновка (ныне Белгородского района). Окончил здесь среднюю школу, а затем — Харьковское военно-медицинское училище. Участник Великой Отечественной войны. После демоби­лизации из Советской Армии (в декабре 1945 г.) заве­довал Чермошанским, Краснооктябрьским и Бессоновским медицинскими пунктами.
В 1959 г. был избран председателем колхоза им. Фрунзе Белгородского района. За прошедшие годы колхоз из слаборазвитого, отстающего превратился в крупное высокорентабельное хозяйство.

Белгородская черта — это укрепленная линия на юге Русского государства, на путях вторжений крымских и ногайских татар. Созданная в середине XVII в., она включала в себя города-крепости, разнообразные ин­женерные сооружения из земли и дерева, а также естественные, природные препятствия для татарской конницы: леса, реки, болота.
Белгородская черта проходила от р. Ворсклы — притока Днепра, где до 1654 г. находилась граница Русского государ­ства с Польшей, до р. Челновой — притока Цны, по террито­рии пяти современных областей: Сумской, Белгородской, Во­ронежской, Липецкой и Тамбовской.
Если нанести Белгородскую черту на мелкомасштабную карту, она предстанет состоящей как бы из двух прямых ли­ний, образующих угол при пересечении у впадения в Дон р. Тихой  Сосны. Каждая из этих линий равняется примерно 300 км, и в сумме они составят 600 км. Такова длина Белгородской черты без учета ее изгибов или, скорее, длина за­слона, поставленного на путях татарских набегов, если смот­реть на этот заслон из исторического центра страны: Но более правильно определить длину Белгородской черты с учётом поворотов, которые она делала в соответствии с особен­ностями Местности. Учтя изгибы Белгородской черты, мы по­лучим другое число — около 800 км.

Южная окраина России XVII в. интересовала многих до­революционных и советских историков, но Белгородская чер­та долгое время не была предметом специального изучения. Из крупных работ, связанных с нашей темой и изданных до Великой Октябрьской социалистической революции, следует назвать в первую очередь две: книгу Д. И. Багалея «Очерки из истории колонизации и быта степной окраины Москов­ского государства», опубликованную в 1887 г., и книгу И. Н. Миклашевского «К истории хозяйственного быта Москов­ского государства. Заселение и сельское хозяйство южной окраины XVII века», вышедшую в свет семью, годами поз­же. Обе они имеют ярко выраженный исследовательский характер, написаны на основании изучения архивных доку­ментов.
Д. И. Багалей (1857—1932), рассматривая вопросы коло­низации южной окраины, уделил непосредственно Белгород­ской черте не очень много внимания. К тому же разбивка книги на главы по времени правления царей помешала Д. И. Багалею сосредоточить весь материал о Белгородской черте в одном месте. Опираясь на документы, Д. И. Багалей пра­вильно понял содержание термина «Белгородская черта» и объяснил его, перечислил города на Белгородской черте, кратко описал ее земляные и деревянные укрепления. В на­званном выше исследовании, а также в двух документальных публикациях «Материалов для истории колонизации и бы­та» Д. И. Багалей ввел в научный оборот много документов, относящихся к истории Белгородской черты. Фактический материал о Белгородской черте, приведенный впервые Д. И.
Багалеем., в дальнейшем не раз излагался и цитировался, причем некоторые ошибки и неточности Д. И. Багалея, ка­сающиеся географических контуров черты, расположения го­родов на черте, переходили из работы в работу.
Теоретические установки Д. И. Багалея уже подвергались критике со стороны советских историков. Д. И. Багалей был сторонником теории правительственной колонизации юж­ных окраин. Считая, что все шло по плану, составленному правительством, Д. И. Багалей не хотел замечать, как не­редко вопреки решениям правительства города и уезды на Белгородской черте заселялись беглыми крестьянами, как иногда само население, хорошо знавшее южную окраину и методы борьбы с татарами, корректировало правительствен­ные планы.

Руководствуясь марксистско-ленинской методологией, со­ветские историки подняли разработку истории нашей стра­ны в XVII в. на качественно новую ступень. Большие резуль­таты были достигнуты в изучении социально-экономических проблем этого периода, особенно развития производительных сил, народных движений и классовой борьбы, а также вопро­сов внешней политики Русского государства.
Результатом многолетних исследований отношений между Русским государством и Крымским ханством явился труд видного советского историка А. А. Новосельского (1891 — 1967) «Борьба Московского государства с татарами в первой половине XVII века», вышедший в свет в 1948 г. В нем автор детально разбирает русско-крымские отношения в связи с международной обстановкой и внутренними социаль­но-экономическими процессами, протекавшими как в Русском государстве, так и в Крымском ханстве. В работе дано по­дробное описание татарских нападений на южные русские окраины и отпора, который давало татарам население. На истории сооружения укрепленных линий А. А. Новосельский решил специально не останавливаться, он оговаривает это в предисловии. «Не входя в исследование таких мер, как построение оборонительных черт, организация сторожевой и станичной службы,— пишет А. А. Новосельский,— мы имели в виду установление общей связи оборонительной политики московского правительства с ходом татарских нападений и международной обстановкой, а также — конкретное описа­ние татарских нападений и борьбы с ними». Исходя из та­кой установки и не останавливаясь на технической и орга­низационной стороне дела, А. А. Новосельский, кратко опи­сывает строительство Белгородской черты, попутно исправ­ляя отдельные фактические ошибки и неточности, допущен­ные Д. И. Багалеем. Кроме названной только что моногра­фии, А. А. Новосельский опубликовал еще ряд работ, способ­ствующих правильному пониманию социально-экономической обстановки в районе Белгородской черты, особенностей со­циального состава населения южных городов и уездов.

Основными источниками для нашей работы явились ру­кописные документы XVII в., хранящиеся в Центральном го­сударственном архиве древних актов (ЦГАДА). В первую очередь нами использованы документы Разрядного приказа, в ведении которого находилось руководство строительством укреплений Белгородской черты, а затем управление ею. В фонде Разрядного приказа можно найти многие тысячи документов, относящихся прямо или косвенно к Белгород­ской черте. Большинство из них отложилось в делах Белго­родского стола, но немало и в других столах Разряда — в Приказном, Московском, Севском, Поместном, Денежном, Безгласном, а также в Делах разных городов, Разрядных вяз­ках. Мы использовали документы и других фондов ЦГАДА — Поместного приказа, Межевого архива, Донских дел, Гурецких дел, Крымских дел, Приказных дел старых лет, Поль­ских дел.
Рукописные документы XVII в., как известно, сохранились в виде столбцов и книг: в столбцы документы подклеивались, и книги — переписывались. Документы в столбцах более до­стоверны, они содержат в себе, как правило, подлинники пра­вительственных распоряжений, донесений воевод, важную для нашей темы переписку руководителей строительства городов и укреплений на черте с Разрядом. Много ценного, напри­мер, мы почерпнули из столбца № 651 Белгородского стола Разряда, содержащего документы о подробном описании Белгородской черты в 1669 г. Рукописные книги Разрядных столов представляют собой обычно своего рода сборники до­кументов, сводки, составленные в Москве. К этому виду источников следует относиться более критически, так как их составители — московские подьячие не всегда располагали достаточными данными, иногда выдавали намеченное к ис­полнению за уже сделанное, допускали арифметические и географические ошибки.
Анализ ряда документов мы делаем непосредственно в ходе исследования при изучении конкретных вопросов. Здесь, в общем источниковедческом обзоре мы хотим для примера проанализировать лишь один из важных источников — так называемые «Белгородские годовые сметные книги».

Территория, которая является предметом нашего изу­чения, ограничена в основном размерами Белгород­ского разряда — военно-административной единицы XVII в. С севера на юг она тянется примерно на 500 км, с запада на восток — на 400. Это современ­ные центрально-черноземные области РСФСР и севе­ро-восток Украины. Наибольшее внимание мы, естественно, уделяем району Белгородской черты, проходившей по совре­менным Сумской, Белгородской, Воронежской, Липецкой и Тамбовской областям.
На изучаемой территории расположены две географиче­ские зоны: лесостепная и степная. Следует отметить, что в Восточной Европе зоны лесостепи и степи тянутся не в стро­го широтном направлении, а с юго-запада на северо-восток. Условная граница лесостепной и степной зон проходит по со­временной линии Харьков — Острогожск — Тамбов.
Не случайно и Белгородская черта прошла имение в та­ком направлении: с юго-запада на северо-восток, примерно по южному краю лесостепной зоны. Лес был необходим стро­ителям укрепленных линий на юге России в XVII в. и как строительный материал, и как некоторый заслон от татар; Белгородская черта шла от одного лесного массива к другому.  В  степной  зоне построить  такую  «черту»  в  условиях XVII в. было практически невозможно.
Не противоречит отмеченной закономерности и успешное строительство Изюмской черты. К югу от Харькова у р. Северского Донца до сих пор сохранился среди степи своеоб­разный остров лесостепного ландшафта, отмеченный геогра­фами. Здесь и прошла в 80-х годах XVII в. Изюмская черта. Любопытно, что почти одновременно со строительством Изюм­ской черты возник план создания еще одной укрепленной ли­нии за Белгородской чертой — по р. Битюгу. Но этот план пришлось отвергнуть, так как место оказалось «некрепким». Прибитюжье находилось частично в степной зоне, и в вер­ховьях Битюга не было никаких естественных препятствий для татарской конницы.

Обозначив примерные географические пределы полевой окраины Русского государства, мы упомянули о начале ее заселения в XVI в. до возникновения городов. Сейчас на этом вопросе полезно немного остановиться, поскольку он имеет, теоретическое значение и непосредственно связан с темой нашего исследования.
Почти вся рассматриваемая территория уже была заселе­на русскими во времена Киевской Руси. В результате татаро-монгольского нашествия и господства Золотой Орды край оказался опустошенным. Опустошение не было абсолютным для всех частей края, но во всяком случае в ряде районов-населений не осталось. В 1389 г. московский митрополит Пи­мен и его спутники, проехавшие по Дону, не встретили на своем пути ни одного русского селения. Возможности для новой колонизации края русскими появились после ликвида­ции татаро-монгольского ига на Руси и распада Золотой Орды, но и в XVI в. их реализация весьма затруднялась про­должавшимся господством татар в причерноморских степях.
В течение XVI в. заметно движение русского населения из центра на южные окраины. Главные причины его, как справедливо отмечал М. Н. Тихомиров, определялись сдви­гами в экономической и социальной жизни русского наро­да. После прекращения внутренних феодальных войн росло население. Одновременно шел процесс закрепощения кресть­ян, и южные окраины были тем местом России, где крестья­не и холопы спасались от феодального гнета. Наиболее сме­лые из них выходили «в поле», далеко за пределы северских, украинных, рязанских городов и уездов, становились там вольными людьми — «казаками».

В конце XVI в. к вольной народной колонизации полевой окраины России присоединяется правительственная. Русские воеводы «ставят на поле» города-крепости: Воронеж (1585), Ливны (1585), Елец (1592), Белгород (1596), Курск (1596), Оскол (1596), Царев-Борисов (1599), Валуйки (1599). Строительство их совпало со временем некоторого хозяйст­венного подъема в России в конце XVI в.
Экономический подъем оказался непродолжительным. Он был прерван неурожаем и голодом 1601 —1603 гг., который, однако, серьезно не поразил южные уезды (в Курске даже были хорошие урожаи). Вскоре в России развернулась крестьянская война, охватившая и район «полевых городов»; началась иностранная интервенция.
Польско-шведская интервенция затронула почти все рай­оны России. Особенно пострадали центральные и западные области, большое разорение принесла интервенция и югу страны, где также действовали польско-литовские отряды. В 1617 г. был сожжен г. Оскол. На последнем этапе поль­ской интервенции, в 1618 г., через Ливны, Елец, Лебедянь, разорив их, прошел в сторону Москвы гетман Сагайдачный. Следы «литовского разоренья» еще долго отмечались в опи­саниях южных русских городов и Уездов. Уже после офици­ального перемирия пострадал Белгород, который затем жи­тели восстановили на другом берегу Северского Донца. Поль­ско-шведской интервенции сопутствовали непрерывные на­падения татар на южную окраину России. Но города «на поле» держались. Прекратил свое существование только са­мый отдаленный русский город — Царев-Борисов, зато к «польским городам» прибавился новый — Лебедянь.
Документы XVII в. постоянно упоминают «служилых лю­дей». Термин «служилые люди» для XVII в. имел не классо­вый, а сословный характер. «Деление общества на классы,— отмечал В. И. Ленин,— обще и рабскому, и феодальному, и буржуазному обществам, но в первых двух существовали классы-сословия, а в последнем классы бессословные». В капиталистическом обществе «классы отличаются один от другого не юридическими привилегиями, а фактическими условиями», в феодальном обществе классы-сословия имеют особые юридические признаки.

Следующая большая категория служилых людей — казаки. До возникновения городов «на поле», как уже говорилось, существовали группы вольных людей, называвших себя по реке, где они жили и «гуляли» — донскими, донецкими, оскольскими казаками. Каждая группа обычно имела своего выборного атамана. Беглый крепостной крестьянин из цент­ральной России, побывав год-два в казаках, считал себя уже вольным человеком и мог поступить на службу в южные го­рода. Воеводы новых городов, испытывая большой недостаток в людях, приглашали казаков на службу, наделяли их землей, жалованьем. Все это поощрялось правительством.
Став служилыми людьми южных городов, такие казаку на первых порах сохраняли свою организацию, своих атама­нов, свое название «казаков» — вольных людей. Прием каза­ков на службу большими группами был очень удобен. Список 1626 г. позволяет выяснить размеры и происхождение отдель­ных групп казаков южных городов. Так, в Воронеже выде­лена группа «казаков донских, которые живут на белых ме­стах, 54 человека».
Те атаманы и казаки, которые поселялись в городе «на белых местах» (свободных от податей), назывались беломе­стными. «Слободские» атаманы и казаки обычно жили в се­лах, например, в Голубике Оскольского уезда, в Усмани-Собакине, Боровом Воронежского уезда.

Очень ответственной считалась станичная служба. Выез­жавшие далеко в степь дозорные конные отряды — станицы формировались из «лучших», т. е. наиболее зажиточных лю­дей. Наряду со станичниками, владевшими землей в общих полях, уже в 20-х годах XVII в. отмечены станичники, вла­девшие поместьем лично. Постепенно число последних увели­чивалось, и станичная служба стала мыслиться занятием служилых людей по отечеству. Среди станичников были «вожи», т. е. проводники, знатоки местности, и рядовые «ез­доки». Из восьми городов «поля» станичники имелись в трех южных: Белгороде, Осколе, Валуйках. В первых двух каждая станица возглавлялась сыном боярским, в последнем — атаманом.
К служилым людям по прибору относились казенные ям­щики или, как их называют документы, «ямские охотники». Их мы находим в небольшом количестве на пути, по кото­рому двигались послы и гонцы между Москвой и Крымом.
Остальные категории приборных служилых людей по роду своей деятельности были тесно связаны с городами. В 1626 г. в восьми городах полевой окраины России насчитывалось 1238 стрельцов. Они несли пешую гарнизонную службу в пределах города-крепости. Только в Валуйках - городе, занимавшем особое положение на полевой окраине, мы находим наряду с пешими конных стрельцов. Стрелецкие земельные участки были значительно меньше казачьих; в об­щих полях стрельцы имели по 8 четвертей земли. Как и ря­довые казаки, стрельцы некоторых южных городов жало­ванья не получали, «служили с земель». Будучи городскими жителями, стрельцы в большей степени, чем другие прибор­ные служилые люди, занимались ремеслами и торговлей.

Сложным является вопрос о количестве крестьян на юге России в первой половине XVII в. Все исследователи отме­чают большую роль мелких служилых людей в жизни края, но некоторые не находят крестьян совсем, другие отводят крестьянам очень мало места, третьи видят на юге все же довольно многочисленное крестьянское население. На наш взгляд, сама постановка вопроса о количестве крестьян на юге России в XVII в. исключает точный ответ на него. В юж­ных уездах не было ни постоянного количества, ни постоян­ного роста крестьянского населения в течение столетия. Рост количества крестьян, наметившийся в ходе восстановления хозяйства от последствий иностранной интервенции начала XVII в., продолжался до 30-х годов. В 30—40-х годах коли­чество крестьян в ряде уездов резко уменьшилось: крестьяне либо бежали от помещиков и записывались в служилые люди в новых городах, либо официально переводились правитель­ством в число приборных служилых людей. Затем вновь на­чалось увеличение крестьянского населения. Но это лишь одна сторона вопроса. Дело и в том, что различные, даже соседние уезды юга России очень отличались друг от друга по количеству крестьянского населения. Мы уже подметили закономерность в размещении помещиков (служилых людей по отечеству) по уездам полевой окраины России в 20-х го­дах XVII в. Чем дальше от границы, от татарских кочевии, тем их больше; чем ближе к татарам, тем больше служилых людей приборных чинов. Примерно то же наблюдается и в размещении крестьянского населения. В северной части по­левой окраины крестьян больше, в южной — меньше или нет совсем.

Земледелие и животноводство были главными занятиями населения южной окраины — мелких служилых людей и кре­стьян. Здесь, в зоне черноземной лесостепи, имелись наиболее благоприятные природные условия для земледелия, чем где-либо в России. Считалось само собой разумеющимся, что у населения южной окраины, если оно успело обжиться, заве­сти пашню, имеется хлеб. Это видно и по официальным пра­вительственным распоряжениям, и по практике обеспечения хлебом войск на Белгородской черте в середине XVII в. (на­пример, вновь набранных солдат в 1653 г.), и по широкому развитию хлебной торговли с донским казачеством, с низовья­ми Дона. В течение XVII в. русская земледельческая культу­ра успешно продвигалась на юг. Совершенствовалось трех­полье. Озимой культурой была рожь, основным яровым хле­бом— овес. Практиковались также посевы гречихи, проса.
В первой половине XVII в. на полевой окраине Русского государства еще оставалось довольно много свободных зе­мель— «дикого поля», что создавало большие потенциальные возможности для увеличения производства зерна. Устанавливая определенные нормы и формы землепользования мел­ких служилых людей, ограничивая проникновение на юг круп­ного землевладения, русское правительство пыталось сохранить земельные резервы юга. В первой половине XVII в. это было не очень трудно; земли, как правило, хватало. Любопытно, что когда в 1647 г. сокольским новоприборным драгунам забыли установить в с. Кузь­минках норму земельных наделов, драгунов это ничуть не обеспокоило,— только через 26 лет выяснилось, что «они зем­лей владеют и пашут, сколько кому вмочь».

Города полевой окраины России, как правило, являлись не только военными крепостями, но и экономическими центра­ми. Любопытно, что все 8 городов полевой окраины, сущест­вовавшие в 20-х годах XVII в. (Воронеж, Курск, Белгород, Валуйки, Елец, Ст. Оскол, Ливны, Лебедянь), сохранили до наших дней «ранг» города. Другое дело — города, построен­ные позже, в 30—40-х годах XVII в. на Белгородской черте. Некоторые из них так и не стали экономическими центрами, и после потери Белгородской чертой военного значения пре­вратились в села или даже совсем исчезли с географической карты.

Вокруг городов, возникших «на поле», исторически скла­дывались уезды. Города, села, деревни занимали сначала «крепкие места» у рек, между степными татарскими дорога­ми, в стороне от них. Из восьми городов полевой окраины, существовавших в 20-х годах XVII в., семь имели тесно свя­занные с ними села и деревни, свой уезд. Ниже мы рассмот­рим те уезды, которые позже, в 30—40-х годах XVII в., стали местом строительства укреплений Белгородской черты, в пер­вую очередь и главным образом — Воронежский и Белгород­ский.
Датой основания Воронежа является, по нашему мнению, 1585 год. Вопросу о дате основания этого города мы уже посвятили специальную статью и не будем ее пересказы­вать.
По воронежской дозорной книге 1615 г. и писцовой книге 1629 г. можно получить четкое представление о размерах Воронежского уезда. Села Воронежского уезда располага­лись под естественной защитой Усманского бора и трех рек: Дона, Воронежа, Усмани. С севера на юг заселенная часть уезда вытянулась примерно на 120 км, с запада на восток — на 50—60 км. Уезд в 1629 г. делился на 4 стана: Чертовицкий, Карачунский, Борщевский, Усманский. Довольно круп­ными поселениями, насчитывавшими от нескольких десятков до сотни дворов, были в Чертовицком стане села Чертовицкое, Рамонь, деревни Айдарова, Животинная; в Карачунском стане села Белый Колодезь, Вербилово, Курино; в Борщевском стане села Губареве, Устье, дер. Ендовище; в Усманском стане села Усмань-Собакино, Боровое, Излегощи, Ступино, дер. Песковатая.
В промежутке между 1615 и 1629 гг. население уезда уве­личилось; некоторые населенные пункты, названные в 1615г. деревнями и починками, превратились в села — поселения бо­лее крупные, имеющие и церковь. В 1615 г. названо 51 посе­ление в Воронежском уезде, в 1629 г.— уже 62.

Грайворон — город, центр Грайворонского района, расположен в устье реки Грайворонки, впадающей в Ворсклу, в 15 км от железнодорожной станции Хотмыжск (на линии Льгов—Харьков) и в 78 км от Белгорода (ав­тобусное сообщение).
Слобода Грайворон основана в 1678 г. и получила имя от речки и урочища Грайвороны (это название из­вестно со времен Киевской Руси и свидетельствует о былых больших скоплениях птиц в урочище). После царского указа от 23 марта 1838 г. Грайворон стал уезд­ным городом. До революции — 2 кирпичных завода и 3 кустарные мастерские с 62 рабочими, 17 литейных за­ведений и на весь город один врач с двумя фельдше­рами.

Грановский Тимофей Николаевич (1813—1855 гг.) — русский историк и общественный деятель, профессор всеобщей истории Московского университета (1839 — 1955 гг.), выступал против деспотизма и крепостниче­ства.
Грановского связывали дружеские отношения с Н. В. Станкевичем и его братом — литератором А. В. Станкевичем. 10 июня 1855 г. по пути в Чернигов Грановский заехал в Удеревку, чтобы покло­ниться могиле Н. В. Станкевича, и, внезапно заболев, прожил в имении Станкевичей все лето. В деревне им была окончена работа над разделом учебника по исто­рии Древнего Востока, написана статья о географе Н. Г. Фролове, составлена справка для Министерства просвещения «Ослабление классического образования в гимназиях и неизбежные последствия этой перемены».

Гритчин Григорий Иванович (родился 16 июля 1924 г.) — художник, заслуженный художник РСФСР / (с 1978 г.). Участник Великой Отечественной войны, на­гражден орденом Отечественной войны 2-й степени, бое­выми орденами. Окончил Харьковский государственный художественный институт и был направлен в Белго­род где вместе с А. Мамонтовым и другими вы­пускниками института создавал организацию Союза ху­дожников и художественные производственные мастер­ские. В 1965—1967 гг. — главный художник областно­го драматического театра им. М. С. Щепкина, в котором оформил более 30 спектаклей. В 1970—1981 гг. — председатель областной организации Союза художников. Участник всех областных художест­венных выставок и зональных «Край черноземный», с 1970 г. — республиканских «Советская Россия», в 1980 и 1985 гг. — Всесоюзной выставки «Мы строим коммунизм».