Горовец Александр Константинович (1915—1943гг.) — летчик, Герой Советского Союза. 6 июля 1943 к в белго­родском небе совершил беспримерный подвиг. Встретив­шись в воздухе с группой немецких самолетов, гвардии старший лейтенант Горовец сбил 9 немецких бомбарди­ровщиков. Такой победы в одном бою не одерживал ни один пилот.
Горовец из этого боя не вернулся. Самолет и останки летчика-героя нашли уже после войны в 1957 г. жители х, Зоринские Дворы. Центральному Музею Вооружен­ных Сил СССР были переданы орден Красного Знаме­ни, покрытый ржавчиной пистолет ТТ, партийный билет. Вблизи Зоринских Дворов, у трассы Москва — Симфе­рополь, в мае 1962 г. установлен бронзовый бюст Героя (скульптор Г. В. Нерода).
Литература: Летчики. Серия ЖЗЛ. М., 1978; Алексеев С. П. Собр. сочинений, т. 3. М., 1984; Мень Г. Я- История одного подвига. Воронеж, 1976.

Государственный архив Белгородской области создан в июле 1954 г. В 1966 г. в Белгороде для архива было построено специальное здание, и начался планомерный прием документов предприятий, организаций и учреж­дений на хранение. К 1 января 1988 г. в архиве хранилось 1 690 фондов (из них советского периода — 1 529), 228 631 дело (советских — 212 695), 9 246 фотодокумен­тов (советских — 9 216).

Градовский Александр Дмитриевич — историк права, публицист. Родился 13 (25) декабря 1841 г. в помещичь­ей семье на х. Волчий Борисовской волости Валуйского уезда. Начальное образование получил дома. С 13 лет продолжал учебу в Харькове, в частных пансионах и гимназиях, а затем — на юридическом факультете уни­верситета. С 1867 г. Градовский — доцент, с 1869 г. — профессор Петербургского университета. В 1875 — 1883 гг. в Петербурге вышли три тома главного труда Градовского — «Начало русского государственного пра­ва» (т. 1 «О государственном устройстве», т. 2 «Органы управления», т. 3 «Органы местного управления»).

Гражданская война на Белгородчине. Одна из пер­вых крупных вооруженных схваток с контрреволюцией, как отмечалось 29 ноября 1917 г. в сообщении Советско­го правительства «Ко всем трудящимся и эксплуатиру­емым», произошла под Белгородом. В конце ноя­бря — начале декабря 1917 г. сводный отряд революци­онных матросов, солдат и красногвардейцев во главе с И. П. Павлу невским, А. Ф. Ильиным-Же­невским, А. Г. Железняковым и А. В. Мокроусовым в двухнедельных ожесточенных боях раз­громил корниловские батальоны, пытавшиеся прорвать­ся на Дон, чтобы соединиться с крупными силами контр­революции.

Белгородский уезд имел много общего с Воронежским. Как и в Воронежском, в нем были две отличные друг от дру­га части: в одной располагались села и деревни, в другой — приписанные к уезду «юрты». Белгородский уезд занимал в 20-х годах XVII в. довольно большую территорию, но все же почти вдвое меньшую, чем Воронежский. И «по возрасту» г. Белгород был моложе Воронежа.
В вопросе о дате основания Белгорода до сих пор не было полной ясности. Указа об основании Белгорода (как и ука­зов об основании большинства городов юга России) не со­хранилось, а упоминания о Белгороде в летописях весьма неопределенны. В дореволюционной литературе чаще дру­гих выдвигались две даты возникновения г. Белгорода: 1593 г. и 1599 г. Первую дату поддерживали, в частности, Д. И. Багалей, И. Н. Миклашевский, вторую — Н. Д. Че­чулин. В последнее время А. А. Новосельский упомянул третью дату постройки Белгорода — 1598 г., тогда как М. Н. Тихомиров соглашался с Д. И. Багалеем и И. Н. Миклашев­ским. Еще одну дату основания Белгорода—1592 г. мы находим в новейшей статье А. П. Пронштейна.
На наш взгляд, вопрос о времени возникновения Белгоро­да полностью прояснился после опубликования В. И. Бугановым разрядной книги в малоизвестной редакции 1598 г. Одновременно выяснились даты восстановления Курска и основания Оскола — еще двух городов «на поле».

Ливенский уезд делился на 4 стана: Красный, Серболов, Мокрецкий и Затруцкий. Первые три стана названы по име­ни лесов, и это весьма характерно. Многие села Ливенского уезда находились около небольших лесов (больших лесов здесь не было), которые все же давали возможность насе­лению скрываться во время татарских набегов. Села и дерев­ни Красного стана располагались к северу от г. Ливен на речках Лесной и Полевой Ливнах, а также на их притоках — у Красного леса. Серболов стан находился восточнее, зани­мая угол, образованный р. Быстрой Сосной и ее притоком Большой Чернавой. Мокрецкий стан был отделен от города и первых двух станов Муравской дорогой. Его села и деревни располагались на берегах р. Тима. Затруцкий стан был са­мым обширным, в него входили села и деревни, находившие­ся к западу от города, за р. Трудами. Между немногочислен­ными поселениями этого стана, располагавшимися по вер­ховьям Быстрой Сосны, рекам Хвошне (Фошне), Трудам, Куначу, оставались еще обширные территории «дикого поля».
В начале 30-х годов XVII в. Ливенский уезд подвергся опустошительным татарским набегам. Это чувствуется и при сравнении описаний уезда 1620 и 1646 гг.. По переписной книге 1646 г. видно значительное уменьшение количества по­мещиков и крестьян в уезде по сравнению с 1620 г.; почти во всех селах и деревнях населения стало меньше, хотя пол­ностью запустело лишь несколько деревень (например, Мала­хова и Быкова в Серболовом стане). Переписная книга 1646 г. отмечает даже новые деревни Лебедки и Пятиную, возник­шие в Мокрецком стане на р. Тиме.
Оскольский уезд буквально был «сдавлен» на берегах р. Оскола между Изюмской и Кальмиусской дорогами. Пис­цовая книга Оскольского уезда 1615 г. свидетельствует об исключительной малонаселенности сел и деревень. Самым крупным было село в 23 двора. После описания какого-либо села или деревни писцовая книга обычно сообщает, что у каждого помещика по одному двору, крестьян ни у кого нет.

Размещение населения на полевой окраине Русского госу­дарства в 20-х годах XVII в. в значительной мере опреде­лялось направлением татарских вторжений, конкретными и довольно постоянными путями набегов. Набеги татар не толь­ко определяли расположение русских сел и деревень — борьба с татарами пронизывала всю жизнь, быт населения. По­стоянная угроза грабежа, чужеземного плена, гибели висела над тысячами семей мелких служилых людей и крестьян южной окраины. Борьба с татарами была в полном смысле слова вопросом жизни и смерти для русского населения. Тяжелые потери понес русский народ в этой борьбе, но не сдался, не отступил, а, наоборот, отражая татарские набеги, продолжал трудиться, осваивать новые территории. Действи­тельно, как образно заметил академик М. Н. Тихомиров, «есть что-то... чудесное в заселении обширных южнорусских степей, подвергавшихся постоянным набегам татар».
Мы не видим необходимости подробно касаться вопроса о социально-экономическом развитии Крымского ханства и других татарских орд, но должны сказать о путях татарских набегов и тактике татарских отрядов, вторгавшихся в пре­делы России.
От границы Русского государства с Крымским ханством шли по речным водоразделам в общем направлении на север три основные степные дорши. Муравская, Изюмская и Кальмиусская. Западная дорога — Муравская, или Муравский шлях — начиналась у верховьев р. Самары, притока Днепра, и дугой огибала притоки Северского Донца. Далее Муравская дорога проходила по водоразделу Ворскла — Северский Донец, оставляя к востоку крайние русские села и деревни Белгородского уезда (мы имеем в виду 20-е годы XVII в.). Севернее Белгорода, в степи, у истоков Северского Донца, Пела и Донецкой Сеймицы находился Думчий курган. Здесь была развилка степных дорог. Главная отходила на восток, где у верховьев р. Сейма Муравская дорога соединя­лась с Изюмской. На запад от Думчего кургана поворачивал между Пслом и Сеймом Бакаев шлях, в северо-западном на­правлении к верховьям Оки шел Пахнуцкий шлях.

Главной целью любого татарского набега был захват до­бычи: пленных (полона) и скота, поэтому крупные татарские отряды обязательно стремились проникнуть в густонаселен­ные районы. Цель набегов определяла и тактику. Стремясь захватить полон, а не территорию, татары избегали боевых столкновений, не оставались подолгу в одном месте, спешили уйти с добычей. Некоторых, наиболее ценных полонянников татары увозили на конях, всех остальных гнали, как скот. Это был страшный, неприкрытый грабеж южных районов России. По подсчету А. А. Новосельского, в течение первой половины XVII в. было уведено татарами в полон 150—200 тысяч русских людей, причем А. А. Новосельский добавляет, что эти цифры являются минимальными.
Татары,    как правило, не использовали    полонянников в своем хозяйстве, а продавали «за море», главным образом в Турцию. Очень выгодно было татарам получить за полонянника выкуп, который иногда достигал  нескольких сот рублей.
Отдельные татарские набеги предпринимались непосред­ственно по распоряжению крымского хана, а иногда и турец­кого султана, так как Крымское ханство находилось в вас­сальной зависимости от Турции. Нередко небольшие татар­ские отряды действовали самостоятельно. Но для русского населения южной окраины эта разница не имела принципи­ального значения. Населению приходилось самому бороться с татарами. Служилые люди и крестьяне выходили на пашню с оружием, скрывались от татар в лесах и небольших дере­вянных острожках, смело вступали с врагом в бой, отбивали захваченных в плен родных и близких, жителей своего и со­седних уездов.

Русские города и села отделялись от районов татарских кочевий сотнями километров степных и лесостепных про­странств. Напрашивалось организовать в степи разведку.
Выдвинутые вперед, в степь, отряды конных русских воинов могли заранее узнать о движении татар, предупредить об этом правительство, население. Хорошо организованная раз­ведка давала возможность заранее подготовиться к татар­скому нападению, собрать войска, нанести татарам ответный удар.
К XVI в. сторожевая служба уже имела историю и тра­диции. В летописях встречаются упоминания о посылках в южную степь русских сторожевых отрядов еще в эпоху фео­дальной раздробленности. В 1380 г. московский князь Дмитрий Донской посылал в степь сторожей, которые вниматель­но следили за движением хана Мамая и привозили сообще­ния князю81. Сторожи известны и в XV в. Но организация сторожевой службы в южной степи в общегосударственном масштабе стала возможной лишь в XVI в., после объедине­ния всех русских земель вокруг Москвы и образования Рус­ского централизованного государства.
Первым и, пожалуй, единственным исследователем сто­рожевой службы в России был И. Д. Беляев; его основную работу по этому вопросу мы разобрали в историографическом обзоре. После работы И. Д. Беляева развитие русской сторожевой службы в целом не изучалось, появлялись лишь статьи по сходным и частным вопросам. Используя как источники, введенные в научный оборот И. Д. Беляевым, так и некоторые другие документы XVI—XVII вв., мы постараем­ся показать сторожевую службу на юге России в историче­ском развитии, выяснить ее значение перед сооружением Бел­городской черты.

Сторожевая служба была опасным и трудным делом, тре­бовала от рядовых ее исполнителей мужества, смекалки, вы­носливости. Организованная в 70—80-х годах XVI в. сразу по­трем линиям (общерусские сторожевые посты, станицы из го­родов, сторожи из городов), она сыграла немалую роль и в предупреждении внезапных татарских набегов, и в деле за­крепления за Россией огромных пространств незаселенного или почти незаселенного «поля». Она исторически подгото­вила возникновение «на поле» русских городов в конце XVI в.
Однако уже в XVI в. стал чувствоваться принципиальный недостаток сторожевой службы. Она предназначалась для того, чтобы предупредить о движении врага, но не отразить его. Недаром сторожевая служба «на поле» обязательно со­единялась с выдвижением войск к Оке. Несмотря на доволь­но четкую организацию сторожевой службы, хорошие боевые и профессиональные качества русских сторожей и станични­ков, татарские нападения не прекращались, и в 70—90-х го­дах XVI в. крымские и ногайские татары по-прежнему про­никали в центр России.

В области внешней политики перед Россией в семнадца­том столетии стояли три основные задачи, намеченные всем ходом развития централизованного государства, особенно­стями международного положения страны. Одна из них — воссоединение с Россией Украины, объединение в одном государстве братских русского, украинского и белорусского наро­дов— была в значительной мере разрешена в 1654 г., хотя за­тем Русскому государству пришлось выдержать длительную и напряженную войну с Польшей за Украину. Другой зада­чей являлось приобретение выхода к Балтийскому морю, без чего Россия не могла развиваться как великая держава. Эту задачу удалось разрешить только в начале следующего сто­летия. И, наконец, третьей исторической задачей было дости­жение успеха в борьбе с Крымским ханством, обеспечение на­дежных, устойчивых границ на юге. В течение XVII в. эта задача была в основном выполнена, причем в ее решении не­малую роль сыграло сооружение Белгородской черты.
Иностранная интервенция начала XVII в., связанные с ней разорение и территориальные потери ухудшили междуна­родное положение России, резко осложнили решение страной внешнеполитических задач. По Столбовскому миру 1617 г. Россия была вынуждена отдать Швеции юго-восточное побе­режье Финского залива. По Деулинскому перемирию с Польшей (1618 г.) Россия потеряла западные районы с городами Смоленском и Черниговом.

Татарские вторжения в Россию в 1632 г. затруднили сбор русской армии и выступление ее к Смоленску, а вторжения 1633 г. уже вызвали массовое бегство русских ратных людей из лагеря под Смоленском. В 1633 г., в разгар осады Смо­ленска русской армией, татары зашли особенно далеко в Рос­сию, перешли Оку, появились даже в Московском уезде.
В официальной правительственной речи на земском собо­ре 29 января 1634 г. неудача под Смоленском объяснялась вторжением татар, которых, мол, «накупил» польский король Владислав. В речи было, в частности, сказано: «Тою татар­скою войною литовский король под Смоленском государеву делу поруху учинил многую; и дворяне и дети боярские украинных городов, видя татарскую войну, что у многих поместья и вотчины повоеваны, и матери и жены и дети в полон пой­маны, из-под Смоленска разъехались, а остались под Смо­ленском с боярином и воеводою немногие люди».
Кроме татарских набегов, «полевые» русские города страдали во время Смоленской войны и от рейдов польско-литов­ских отрядов Сожжены были Валуйки, осаде подвергались Курск, Белгород. Но главный урон принесли стране в это время, конечно, татарские вторжения.

Характеристику южной окраины России перед соору­жением Белгородской черты мы закончили рассказом о татарских набегах, совершенных  в  годы  Смолен­ской войны.   Неудачный   для    России исход русско-польской войны  1632—1634 гг. в определенной мере объяснялся татарскими вторжениями, этого не скры­вало русское правительство. Старая система защиты страны с юга, состоявшая из сочетания укрепленных городов, сторо­жевой службы и расположения войск у Оки, не оправдала себя. У опытных в военном деле людей,    знающих    южную окраину России, не могла не возникнуть мысль о необходи­мости изменения системы, о строительстве на полевой окраи­не не отдельных городов, а сплошной укрепленной линии по­перек путей татарских вторжений. Такие мысли могли возни­кать и при сравнении полевой окраины с более северными, лесными районами — Тульским, Рязанским, где с XVI в. су­ществовали засеки, составлявшие единую «черту».
В 1634—1635 гг. русское правительство всем ходом собы­тий вынуждалось к усилению обороны юга, но об измене­нии системы и создании укрепленной линии на полевой окраине пока речи не было. В 1635 г. возник традиционный план строительства нового города на южной окраине — на этот раз у Ногайской дороги.

На основании изучения и анализа источников мы считаем возможным помимо установления дат начала и окончания строительства   Белгородской   черты   выделить   основные   пе­риоды в истории ее сооружения.
Мы видим три этапа, три периода в сооружении Белго­родской черты.
Первый период характерен строительством отдельных, не­больших по протяженности, самостоятельных укрепленных линий поперек основных татарских степных дорог. Эти линии еще не сливаются в одну, не соединяются между собой. Не всегда выполняются намеченные планы строительства таких линий и городов. Русское правительство действует непосле­довательно. Оно, видимо, не очень надеется на вновь созда­ваемую черту и по традиции продолжает укреплять старые засеки в глубине страны, у Оки. Первый период охватывает 1635—1645 гг. За это время построены козловский и яблоновский земляные валы поперек Ногайской и Изюмской дорог, рядом с Воронежем и Белгородом на будущей черте встали новые города-крепости: Козлов, Яблонов, Усерд, Короча, Хотмыжск, Вольный, Костенек, Ольшанск, Усмань. Однако сплошной укрепленной линии еще нет, татары находят боль­шие промежутки между отдельными укреплениями и произ­водят с 1644—1645 гг. опустошительные вторжения в Россию.
С 1646 г. начинается второй период в строительстве Бел­городской черты, продолжавшийся до 1653 г. Русское прави­тельство активизирует свои действия на юге. Сравнительно быстро заполняются пробелы, еще существующие между от­дельными укреплениями.

При сооружении Белгородской черты в качестве основных строительных материалов использовались дерево и земля. Выбор этих материалов понятен, он объяснялся как технико-экономической целесообразностью, так и особенностями про­тивника— татарской конницы.
Довольно богатые лесные ресурсы района, хорошие стро­ительные качества древесины, легкость обработки, наконец, длительная русская историческая традиция — все это опре­делило широкое применение деревянных конструкций на Бел­городской черте. Русские мастера-плотники превосходили за­рубежных строителей и в конструктивном мастерстве, и в темпах производства работ. При возведении Белгородской черты Разрядный приказ изредка обращался за технической консультацией к иностранным инженерам, но эти консуль­тации касались обычно земляных работ — в деле возведения деревянных крепостей русские мастера считались признан­ными авторитетами. Мастерски владея топором, русские плот­ники создавали мощные укрепления, образцы военного зод­чества— деревянные города, башни, стены, надолбы на пу­ти татарских отрядов. Деревянные конструкции использова­лись обычно в сочетании с земляными сооружениями

Деревянные стены имели на Белгородской черте широкое распространение, причем существовало четыре основных типа таких стен:

4) косой острог.
В первом случае при строительстве рубленой стены в осно­ву клалась хорошо известная и сейчас конструктивная систе­ма прямоугольного сруба, образуемого горизонтальными, по­ложенными друг на друга и соединенными в углах бревнами. Такая конструкция деревянной стены употреблялась, как пра­вило, при строительстве городов, поэтому сделанная из сру­бов с горизонтальными бревнами стена считалась построен­ной «по-городовому». Толщина бревен (и при этом, и при других методах строительства стен) составляла в тонком конце 5—6 вершков (22—26 см). Иногда срубы складывались и из бревен толщиной в 7—8 вершков, но использовать бревна тоньше 5 вершков (в тонком конце) запрещалось. Лес при­менялся дубовый. Соединенные между собой срубы-клетки со­ставляли стену. В Воронеже ширина такой стены, построен­ной в 1671 г., равнялась сажени с четвертью или 2,6 м, высота стены зависела от ее назначения и, как правило, не­много превышала 2 сажени.
Рубленые стены были довольно прочными, но для их соо­ружения требовалось значительно больше леса и времени, чем для стен, состоящих из вертикальных бревен. Прочность стен в условиях борьбы с татарской конницей не являлась самым важным качеством, поэтому на Белгородской черте данный метод строительства стен применялся мало. В 1669г. из 25 городов Белгородской черты рубленые стены имели лишь 5: Карпов, Короча, Яблонов, Усерд, Коротояк. Во всех пяти перечисленных городах рубленая стена имела обламы. Облам — это выступ, навес над основной стеной, прикрытый снаружи еще одной защитной стенкой из нескольких рядов бревен или брусьев. Для устройства обламов брёвна, лежав­шие в срубе перпендикулярно к осевой линии стены, выпу­скались наружу на определенной высоте. На стенах обычно имелись бойницы или, как их называют источники XVI1 в.,— «бои». В обламах, кроме бойниц, могли быть отверстия в полу.

Еще более интересными и сложными сооружениями явля­лись деревянные башни. Башни устраивались в городах сре­ди стен, в стоялых острожках, на земляных валах, у надолб. В плане башни Белгородской черты представляли собой либо квадрат, либо правильный шестиугольник. Стены башни всегда рубились «по-городовому», методом сруба, башни обычно выступали за линию стены. Наличие башен намного усиливало оборону крепости. В них размещалась артиллерия. Башни использовались и для наблюдения за врагом. Башни, состояли из закрытых, отделенных друг от друга этажей, ко­торых обычно было два или три Иногда верхние этажи де­лались «теплыми», в этом случае между бревнами проклады­вался мох и в башне устанавливалась печь Пол каждого эта­жа назывался мостом. Так в трехэтажной башне было три моста: нижний, средний и верхний. Над мостами прорезались бойницы и амбразуры для пушек. Этажи соединялись лестни­цами. Высота большинства башен составляла 15—20 м, но были башни-великаны высотой более 40 м. Для строитель­ства башен требовался более длинный дубовый лес.

Самым распространенным видом деревянных укреплений являлись надолбы (или «надолобы», как их называют обычно документы XVII в.). Ф. Ласковский ошибочно считал их простыми обрубками дерева, вкопанными в землю. Само слово «надолба» — производное от глагола «надолбить» — говорит о том, что эта деревянная конструкция должна со­стоять минимум из двух частей, ведь делать долотом или то­пором выемку в столбе, не соединенном с другими деревянными деталями, нет смысла. Действительно, сохранившееся подробное описание надолб XVII в. говорит о том, что это были не одиночные столбы, а конструкции из нескольких бревен Простейшая надолба иногда называется в документах «надолбой в две кобылины». Это — конструкция из двух бре вен, вкопанных наклонно в землю, «наддолбленных» и соеди­ненных крестом. Бревна для надолб использовались обычно такие же, как и для строительства острожной стены — дубо­вые, длиной по 3 сажени В землю они вкапывались на 1 са­жень. «Надолба в три кобылины» представляла собой со­единение трех вкопанных в землю бревен. Надолбы соеди­нялись поперечными бревнами — «связями» или «намета­ми». Получался своеобразный забор, высотой метра в три, сделанный так, чтобы в промежутки между бревнами не могла пройти лошадь. Надолбы устанавливались часто в ка­честве передовых укреплений — за деревянной стеной, за зем­ляным валом, за рвом. Они окружали также пригородные слободы.

Остальные применяемые на Белгородской черте деревян­ные укрепления не получили большого распространения. Из­редка устанавливались одиночные «столбцы», которые всегда различаются в документах от надолб Так, вокруг г. Усерда за рвом, стояли столбцы в 3 ряда и надолбы в 1 ряд. Во рву или около рва устанавливался частокол или «частик», встречались плетни (плетеные стены), засыпанные землею.
В лесах на берегах рек Ворсклы, Тихой Сосны, Воронежа кое-где устроены были лесные завалы — засеки.
По сравнению с деревянными стенами земляные валы являлись значительно более прочными и долговременными сооружениями Для большой устойчивости земляные валы об­кладывались дерном, облицовывались дубовыми бревнами, причем, дубовый «ослон» по типу острожной стены мог иметь обламы; применялись и специальные дренажные устройства (например, деревянные трубы сквозь вал для стока воды) Земляные валы тянулись вдоль Белгородской черты более чем на 100 км.

В соответствии с предложенной выше периодизацией мы начинаем рассмотрение истории сооружения Белгородской черты с 1635 г., со строительства г Козлова.
Участок Ногайской степной дороги восточнее верховьев р. Воронежа до строительства Белгородской черты был ме­стом постоянных передвижений отрядов крымских и ногай­ских татар. Не удивительно поэтому, что когда после оконча­ния Смоленской войны встал вопрос о строительстве городов, на юге, конкретным районом, намеченным для строительства нового города, оказались верховья р. Воронежа
Решение о строительстве нового города было принято без тщательной разведки местности; в Разрядном приказе огра­ничились опросом знатоков южной окраины, который был проведен 18 августа 1635 г. Помимо беседы с москвичами-Г. Киреевским, М. Спешневым и воронежцем И. Носом, о ко­торой мы уже упоминали, в Разрядном приказе опросили жи­телей г. Сапожка — казака С Стрелкова и пушкаря С. Лукья­нова, а также лебедянца сына боярского В. Кепанова, ока­завшихся в данный момент в Москве.
22 августа дьяки Разрядного приказа составили проект указа о строительстве нового города. Руководителями строи­тельства назначались воеводы И В Биркин и М. И. Спешнев. Любопытно, что в проекте указа говорилось о строи­тельстве города именно «на Урляповом городище», в самом же указе от 5 сентября появились еще три слова: «или где пригоже». Такое изменение формулировки предоставляло больше прав руководителям строительства и ускоряло дело. Указ предписывал построить город «нынешней осенью вскоре».